Под окнами гулко жахнуло. Инеска упала лицом в подушки и зашлась рыданиями. Не уберегла Матушка-Заступница милого Эрастика.
– Чо ты, Каланча, его, а? – разорялся озлившийся Слепень. – Я сам его отделать хотел!
– Да чо я! – тянул гунявый Каланча. – Лопатник евойный видал, как бабахнул? Порешил бы нас кот залётный, как лабухов!
Четверо склонились над бесчувственным телом, вертели портмоне с потаённым пистолем. Не будет у Инески новой счастливой жизни, ох нет, не сложится. Ещё и Слепень не накуражился, как вернётся, хорошо, если не порешит.
– Куды ж его теперь?
– Известно куды – к реке.
– Погодь! Проучить этого ферта надо, шуткануть. – Шершень осклабился. – Будет знать, как чужих девок обхаживать! Как очухается в холодной среди костей, так, пожалуй, и вовсе баб мять разучится.

Очнулся Эраст Петрович не скоро, первым делом пощупал шишку на темени. Ах, шельмы! Эдакой подлости не ждал даже от Грачёвских. Чтоб не морду набить, а сзади оглушить – не по понятиям это. Фандорин и сам не собирался следовать ни воровской, ни общественной чести: прострелить отребью руки-ноги или ещё что, не смертельно важное, да заняться делом. Но, видно, не судьба ему поступиться принципами даже в малом. Не время о судьбе думать, одёрнул он себя и только тут сообразил: воздух пах как-то неправильно. Горячей сыростью, железом, плесенью и кошками. Не иначе, подвал дома с паровым отоплением, а вот только не потащили бы его обидчики с самой Грачёвки к богатым домам – далеко это, да и незачем. Поднялся с трудом, пошёл навстречу сквозняку.

Дуло из-за грубо сваренной решётки, преграждавшей низкий выход из подвала. На пыльном полу хрустели стёкла, белели бумажки и какой-то мусор. Эраст Петрович подёргал решётку, проверяя надёжность, отступил на пару шагов и без особого усилия вынес проржавевшую преграду плечом. За ней открылся неширокий проход в обе стороны, света, однако, не прибавилось. Фандорин, не раздумывая, свернул навстречу слабому дуновению воздуха. Тоннель упёрся в стену со вбитыми скобами, где-то над головой, словно рассветная звезда, брезжил тонкий лучик. Взобраться по узким скобам оказалось легко, сдвинуть круглую неподъёмную крышку, в отверстие которой и проникал свет, – куда как тяжелее. На Фандорина посыпался песок, он выглянул наружу, глаза с отвычки отказывались различать предметы. Одним рывком Эраст Петрович выбрался на край колодца и тут же был отброшен в сторону нежданным ударом.


Валентина любовалась свежим малиновым маникюром, отлично гармонировавшим с чёрной кожей руля красной тойоты, подаренной Мамоной всего полтора месяца назад. На улице Трубной в пятом часу обычного июньского дня машины почти не ехали, дремали, облепив обочины и заползая на без того неширокий тротуар. Подумала, надо бы забежать в кофейню, купить шефу круассанов, а то сидит, небось, с утра за компом без обеда, mon pauvre! Притормозила, аккуратно сдала назад, примериваясь к свободному месту у входа. Посмотрела в зеркала (новую машинку пока еще было жалко царапать), отпустила сцепление. Раздался глухой удар. Scheiße! Что это было? Пылая пока еще безадресным гневом, Валя вышла из машины. Перед капотом рядом с открытым люком канализации сидел, потирая ушибленное плечо, какой-то пыльный клоун. "Если хоть царапина – покалечу! – думала Валя, глядя на дурацкие штиблеты, неимоверно грязные полосатые брюки-дудочки и канареечный пиджак клошара. – Вырядился клоуном, мизерабль!" Но тут второй участник ДТП поднял на неё необычайно синие глаза, вскинул удивлённо тонкие брови, затрепетал пушистыми ресницами – и Валя пропала. Совсем.
– П-позвольте полюбопытствовать, сударыня, – слегка запинаясь произнес красавчик, – который сейчас год?
– Вам нехорошо? – заволновалась Валя и, желая помочь своей жертве, легко подняла мужчину с земли.
– Б-благодарю, я в п-порядке. – Он явно не ожидал от барышни такой силы, оправил пиджак и сбившуюся, бывшую некогда белой, манишку.
– П-признаюсь, я несколько дезориентирован. П-покорнейше п-прошу удовлетворить моё любопытство касательно нынешнего года, – продолжил артист цирка, а кому ж ещё в таком наряде расхаживать, оглядывая Валину тойоту и припаркованные рядом машины.
– Две тысячи второй.
– Сто лет, боже мой, – прошептал потерпевший, закусил губу, снова оглядывая низенькие отреставрированные домики и новостройку синего стекла.
– У вас потеря памяти, да? Имя своё помните?
– П-прошу п-простить меня, сударыня! – очнулся он наконец. – П-позвольте п-представиться, Фандорин, Эраст Петрович. К вашим услугам! – и, изящно склонившись, поцеловал ручку.
– Валя Глен, очень приятно! А вы правда Фандорин? Эраст Петрович? Статский советник? – Вспомнила Валя про любимого предка шефа.
– Надворный советник, сударыня. И если не разберусь, что произошло, рискую до статского не дослужиться вовсе.
– Поехали к шефу, он так обрадуется! И во всём разберётся! Вместе разберёмся! – затараторила Валя. Даже если и не родственник, а сумасшедший, такого красавчика надо обработать!
– К шефу? А кто у вас шеф? Поверит ли он мне? – с сомнением покачал головой Фандорин.
– Обязательно! Он же мастер добрых советов, магистр истории и ваш внук!
– Внук? Любопытно! Поедемте, пожалуй, хуже не будет. На этом авто? – и попытался открыть даме дверь, уже заблокированную умной охранной системой.
Валентина закивала, пискнула брелоком и сама открыла Эрасту пассажирскую дверь. Фандорин сконфуженно отряхнул брюки и послушно сел в машину.

Ехать было не далеко, на Солянку. Но загадочный гость из прошлого замучил Валю расспросами, какой у тойоты двигатель, а мощность какая? А расход бензина? Выпускают ли еще автомобили Форда? А отечественные марки? Валя отвечала односложно, не сильна была в технике. А пассажир успевал вертеть головой и всё кругом разглядывать. На Лубянской площади встряли в небольшую пробку.
– Как жаль, что фонтан снесли, – заметил Фандорин, с трудом узнавая место. Исчез не только фонтан, исчезли стены белого города, церкви, площадь давило в тисках новомодных многоэтажек.
– Никогда не п-предполагал, что в Москве будет столько машин, – сокрушенно продолжил он. – Не разумней ли было бы расширить проезжую часть или ограничить доступ автомобилям в центральную часть города? – не унимался дотошный советник.
– Сколько ни расширяй, всё рано понаедут, – пожала плечами грозная дева, которую Эраст Петрович про себя стал именовать Валькирией. Было в ней что-то этакое, трудно определимое и воинственное.
Наконец доползли до Солянки, въехали через стальные ворота во двор. Фандорин внимательно оглядел дом, кивнул каким-то своим мыслям, поковырял носком своего чудного штиблета асфальт и вслед за Валей проследовал в прохладный подъезд.

В квартире, которую Валя открыла запасным ключом после изнуряющей серии тщетных звонков в дверь, никого не было.
– П-прилично ли врываться в квартиру в отсутствие хозяев? – взволновался Эраст Петрович.
– Bien sûr! Вы же родственник, да и я не чужой человек.
Фандорин с сомнением поднял бровь, но послушно шагнул в квартиру. С одобрением оглядел сдержанный, но уютный интерьер прихожей.
– Сударыня, а дозволительно ли по меркам нынешнего времени одолжиться у "родственника" п-приличным костюмом? Я, изволите ли видеть, п-перепачкан, к тому ж наряд мой вызван расследовательской надобностью, он и сто лет назад мало подходил для приличного общества.
– Умывайтесь, я вам что-нибудь подберу, – проворковала Валентина, зажгла свет в ванной и отправилась потрошить гардероб шефа.
Пока Эраст Петрович возвращал себе подобающий вид, Валя разыскивала Николаса. Телефон в офисе "Страны советов" не отвечал, на звонок мобильного Николай Александрович ответил не сразу.
– Шеф, у меня для вас убийственный сюрприз! Вы где?
– Валя, я на Аэропорте у Финансовой Академии, занят. Позже позвоню.
И отключился.
– What the fuck is going on? – разозлилась секретарь, но тут в гостиную вошел Эраст Петрович. Черные волосы с импозантной проседью аккуратно расчёсаны и влажно блестят, усы подкручены. Ах, сердце так и замерло. Надо признать, летние Никины брюки цвета крем-брюле и тонкий светло-серый джемпер шли "старшему" Фандорину куда больше, чем прежнему владельцу, хотя рукава и штанины пришлось подвернуть, это лишь создавало некий небрежный шик.
– Николай Александрович скоро вернётся?
– Не знаю. Почему он уехал без меня?
Набрала номер ещё раз. "Абонент не отвечает или временно недоступен", – ответил в трубке механический голос.


Спустя самое малое время сэр Николас А. Фандорин и сам задался вопросом, почему не позвал с собой верного Глена, когда была такая возможность. Да, собственно, ясно, почему не позвал, дело-то казалось пустяковым. Не так давно Алтын позвонила двоюродная сестра по материнской линии, с которой Мамаевы и не общались почти. Сестра жаловалась, что сынок её Виталик, студент второго курса Финансовой академии, дома почти не бывает, стал скрытен, на вопросы не отвечает и увещеваний никаких слушать не хочет. В общем, она боится, что сын начал употреблять наркотики. Под конец сестра вовсе разрыдалась и умоляла посоветовать хоть что-нибудь. Алтын, понятно, проигнорировать эту семейную драму не могла и просила Нику чем-нибудь помочь и Виталика вразумить.
Николай Александрович произвел изыскания в интернете и выяснил, что здание, где учился Виталик, расположено в опасной близости к памятнику Эрнсту Тельману, возле которого, "всякий знает", как вещал интернет, неоднократно задерживали торговцев наркотой. Вот только меньше их не становилось.
Николас в студенчестве несколько раз курил травку, но никогда не понимал, чем людей прельщает состояние затуманенного сознания. Вот и представился случай выяснить. Правда, сам Виталик с дальним родственником ничего обсуждать не пожелал и в грубой форме посоветовал магистру отправляться на изучение репродуктивных органов человека. А еще через пару недель совсем пропал и дома не появлялся. Николас решил попробовать найти парня через друзей. Сегодня он приехал к Академии в надежде выловить сокурсников Виталика после экзамена.
Охранника на входе пришлось долго уговаривать пустить постороннего в стены учебного заведения, тот долго допытывался, к кому, да по какому делу, переписал паспортные данные в тетрадь и наконец зажёг зелёный свет на турникете.
Не странно ли, думал Ника, что при первом посещении любой университет или академия выглядят пугающе и загадочно путанно, словно Хогвартс с его волшебными лестницами и блуждающими галереями. Но в конце концов нужную аудиторию нашел. Нервно ожидающих экзамена в коридоре студентов отвлекать разговорами не стал, занял позицию в стороне и стал ждать.
Первую группку счастливо щебечущих отличниц он пропустил мимо, уж больно вид у них был... явные гики, словом. Мажоров тоже расспрашивать не стал, не Виталькиного уровня молодцы, дождался почти самого конца, когда пытали счастья "на дурачка" отчаянные прогульщики. "Зря они ждут, – думал магистр, прислушиваясь к разговорам, – первыми или хоть во второй группе идти надо, пока экзаменатор еще не устал и не раздражён глупыми ответами". Время шло, а сам племянничек так и не явился.
Николай Александрович подошёл к троим счастливым обладателям свежих трояков в зачётках.
– Ребята, вы Виталика Зайцева знаете?
– А чего тебе надо, дядя? – насторожились юноши. Николас врать не стал.
– Я действительно его дядя. Понимаете, мать переживает, что он пропал, дома не бывает, на зачёт вот не пришел. Может, вы знаете, где он?
– Не лез бы ты, дядя, не в своё дело, – не зло, а как-то даже сочувственно сказал один из парней, ростом не уступавший магистру, оттолкнул его плечом, и компания удалилась.
Попытался поговорить с оставшимися сдающими, но ничего нового не узнал. Делать было нечего, только возвращаться.

Перед академией был маленький скверик, не удерживавший налетающей с проспекта пыли, но манящий, как любой островок зелени в раскалённом летнем солнцем городе. На немногочисленных потрёпанных лавочках под кружевной кленовой тенью пили пиво и беззастенчиво обнимались будущие финансисты. Николас не спеша пошёл к метро, остановился у ларька, раздумывая, не съесть ли мороженого и что сказать по телефону Алтын.
– Эй, дядя!
Рядом стоял один из давешних студентов.
– Разговор есть. Пойдём-ка в метро.
И пошёл, не оборачиваясь на Фандорина. В кармане затренькал телефон.
– Алло!
– Шеф, у меня для вас убийственный сюрприз! Вы где? – судя по голосу, у ассистента был "розовый" день. Наверное, купила ему очередной подарок "со значением". Отвлекаться на Глена не хотелось.
– Валя, я на Аэропорте, Виталика ищу. Позже позвоню.
Спустились в переход, потом в метро, сели в поезд в сторону Войковской, и только тут студент соизволил объясниться.
– Не хочу, чтоб кто-нибудь заметил, что я с вами говорю. Но Витальку жалко, мы на первом курсе дружили, мать его не зря беспокоится. – И замолчал.
– Продолжайте, прошу вас! – воскликнул Николас.
– На наркоту он подсел, вот что. Не так давно. Может, не поздно ещё. Только дело это скверное, сразу говорю.
Парень опять замолчал, то ли обдумывая, что рассказывать, что нет, то ли подбирая слова.
– В общем, зависают они на чердаке пятнадцатидцатиэтажки на Красноармейской, двадцать восемь. Там его найдёте, – и вышел на Речном вокзале. А магистр поехал обратно на Аэропорт.
Вышел к памятнику Тельману, солнце светит, студенты пиво пьют, старушки бутылки собирают – ничего необычного, никого подозрительного. А чего ты хотел тут увидеть, человека с табличкой "Продаю наркотики"?
– Извините! – обратился Николас к женщине с тяжелым пакетом в руках. – Как на Красноармейскую пройти?
– Туда, – женщина махнула рукой за спину памятнику лидеру немецких коммунистов, – потом направо.
И ушла, прежде чем Николас успел её поблагодарить.
Район был чистенький, можно сказать, даже приличный, и не окраина какая-нибудь, почти центр. Пятнадцатиэтажный одноподъездный дом был новым, светлого уютного кирпича, вот только кодовый замок на двери разбит вдребезги и у подъезда никого нет.
Выключил звук в телефоне, чтоб не мешал разговору, если будет с кем говорить, поднялся по ступенькам к лифтам. Кнопки вызова были оплавлены, и на стенах чернели подпалины от зажигалок, но больше разрушений не наблюдалось. На пятнадцатом этаже пришлось поплутать, чтоб попасть на чердак, понадобилось сперва отыскать пожарную лестницу, путь к которой указали всё те же подпалины. Замок на тяжёлой металлической двери оказался не заперт. Николас, пригнувшись, чтоб не удариться о перекрытия, вошёл на пыльный и пустой чердак. Возле узких, как бойницы, вентиляционных окошек, впускавших косые лучи света и многочисленных голубей, валялся рваный продавленный матрас, от которого во все стороны расползался мелкий мусор: пустые банки и бутылки, окурки и использованные шприцы. Это было скверно, а хуже всего, что племянника тут не оказалось. Подождать? Николай Александрович выглянул на улицу. Дома вокруг были невысокие, металлические крыши шестиэтажек нестерпимо блестели, золотились и обращённые к западу окна. Над крышей взмыли и закружились белые сияющие точки – голуби, словно полоскалась на ветру кружевная штора. Таким чудесным показалось это зрелище Николасу, что он вынул телефон и, высунув руку из отдушины, попытался сфотографировать стаю, пока она не опустилась. Телефон внезапно зазвонил, завибрировал, выскользнул и полетел вниз. Как невовремя! Просунул голову, глянул вниз – не разглядеть, слишком высоко. Зато рассмотрел людей внизу: компания, человек пять, шла к дому, на одной из фигурок ярким салатовым пятном выделялась любимая бейсболка Виталика.


– Опять недоступен! – Валя начинала волноваться и не могла усидеть на месте. Эраст Петрович с чашкой зелёного чая сидел на диване в гостиной, листая "Историю Двадцатого века" и стараясь не думать о портрете, висящем прямо над ним. С портрета смотрел усталый господин с сединой на висках, орлиным носом и маленькими, глубоко посажеными глазками. Однако некое сходство с господином таки имелось и помимо седин. Это раздражало. Если не считать ужасного портрета, в доме внука было замечательно уютно. Чувствовалась и заботливая женская рука, и аристократичное английское воспитание Николая Александровича, но более всего бросалось в глаза увлечение хозяина дома историей своего рода. Над столом висело огромное, от руки вычерченное и раскрашенное, семейное дерево рода Фандориных, начиная от Тео Крестоносца и заканчивая детьми Николая Александровича. Эраст Петрович долго и с интересом изучал сию карту, остановился на имени своей будущей супруги. Нет, определенно, это имя ему не известно. Но всё-таки отрадно было думать, что род его, о продолжении которого он вовсе не заботился, да и не думал пока вовсе, не прервётся, пройдёт через горнило жестокого двадцатого века (Валентина успела вкратце описать ему историю минувшего столетия) и с честью продолжится в удивительном будущем победившего технического прогресса.
– Есть сигнал! – радостно воскликнула Валентина. – Ай, нет, отключился!
Потыкала в кнопки, безрезультатно, лицо девушки побледнело от переживаний. Впрочем, наблюдательный Фандорин всё больше подозревал в Валентине не совсем девушку, то есть совсем не девушку. Хотя, кто знает, как у них тут сто лет спустя обстоят дела. Быть может, каждый волен сам определяться со своей гендерной принадлежностью, не считаясь с навязанным природой естеством? Как бы то ни было, Валентина была очень красива, имелась в её лице та неправильность, что подчёркивает совершенство прочих линий. Двигалась она грациозно, как хищная кошка, и обладала неженской силой. На такую помощницу можно было положиться. Повезло Николаю Александровичу с Валей, как ему самому повезло с Масой. Напоминала о верном камердинере и сквозящая из взволнованных фраз лёгкая фамильярность в адрес шефа.

– Если вы так переживаете, может, поедем за ним? Игнорировать подсказки мудрого сердца не стоит. Вы знаете, куда он отправился?
– На Аэропорт. Искать этого dummkopf, племянничка МэМэ! Я уж давно б с ним разобралась, а он всё: не надо, это дела семейные!
– Племянник работает в авиации? – заинтересовался Фандорин. – А МэМэ – это кто?
– МэМэ – это мадам Мамаева, супруга нашего Ники, – раздражённо отвечала валькирия. – Работает, как же! Да учится он там, в финакадемии, точней, уже не учится нифига, ширяется где-то там со своей шоблой по подъездам.
– П-прошу прощения?
– Да наркотой он балуется!
– Весьма прискорбно это слышать. И что же, Николай Александрович отправился в опиумный притон один?
– Один. Там, конечно, не опиумный притон, но я всё равно беспокоюсь! Он такой наивный! Будет гнать им про вред здоровью, да сам же и получит этот вред.
– Я думаю, нам следует отправиться за ним.
Валя благодарно кивнула.

Ехали мимо Кремля, по Тверской, переменившейся только вывесками витрин, по Тверской-Ямской, разросшейся доходными домами и почти не уступающей в блеске Тверской. Мимо Белорусского вокзала и дальше по Петербургскому шоссе, то есть по Ленинградскому проспекту. Эраст Петрович вспомнил, как когда-то, вернувшись после пятилетней разлуки с Родиной, прибыл на этот самый вокзал и поражался переменам. Теперь же лицо Москвы переменилось столь разительно, что способность чему-либо удивляться отказывала. Ленинградский проспект раскинулся многополосной хищной паутиной, по которой сновали неутомимыми пауками тысячи тысяч автомобилей. Тянулись ввысь, заслоняя небо, многоэтажки. Промелькнул Петровский путевой дворец, прежде бывший пригородом, а сейчас проглоченный городом. Не успел Фандорин додумать эту мысль, как Валентина свернула в переулок и припарковала машину.
– Пойдем, студентиков порасспрашиваем!
– Валентина, вы не ошиблись? Тут нет ничего похожего на Аэропорт.
– Район так называется, а аэропорта тут нет. Самолёты над городом не летают. Это раньше на Ходынке был аэродром, в честь него, наверное, назвали. Идём!

Они прошли мимо высоких арок входа в метрополитен. Вот на что бы посмотреть! И вышли к памятнику какому-то гражданину в кепке, в приветственном салюте вскинувшему кулак, словно собирая в него внимание народных масс. Должно быть, какой-то революционный вождь.

Валентина упорхнула вперёд, пошепталась с одной парочкой на лавке, подошла к другим. Наконец кивнула Фандорину, пойдём, мол, и направилась ко входу во двор, но остановилась.
– Вы подождите меня, я узнаю, где они.
И решительно пошла во двор. Какая бы ни была валькирия воинственная, а даму одну отпускать нельзя. Эраст Петрович тихонько скользнул следом. В тёмном углу подворотни Валя уже шепталась с каким-то проходимцем. Информатор, видимо, оказался несговорчив, ибо получил нешуточный удар локтем в солнечное сплетение, и пока пытался вновь научиться дышать, Валя перехватила его в весьма профессиональный захват, в котором ничего не стоило придушить или свернуть шею противнику.
– Говори! До двух считаю! – раздался злобный шёпот воительницы. Схваченный что-то невразумительно промычал. Валентина подержала его ещё немного и аккуратно опустила наземь. Убила? Нет, просто отключила. Фандорин скользнул назад: раз девушка не хотела фраппировать его жёсткими методами ведения следствия, лучше сделать вид, что послушался.

– Тут рядом, – Валентина как ни в чем не бывало улыбнулась. Идти и правда было недалеко. Взгляд то и дело останавливался на непонятном, вроде выставленных на самую улицу переполненных мусорных баков. Почему всё так, Фандорин Валентину уже не спрашивал – она, как гончая, взявшая след, вся подобралась и устремилась к одной цели.


Николай Александрович колебался, как поступить – встретить компанию Виталика в дверях? Могут убежать, и ищи-свищи ветра в поле. Остаться в темном углу? Это может быть воспринято как вторжение и вызовет негатив и агрессию. Ладно, главное Виталика отбить у стаи. Решил – и шагнул в темный угол к двери, подальше от окон.
Мог бы и на свету остаться, вошедшие бы его не заметили, у них был сейчас только один интерес – вмазать. Один уселся на матрас и что-то делал, повернувшись к свету, остальные в нетерпении застыли вокруг. Николас вышел из угла, позвал:
– Виталий!
Вся компания резко дёрнулась и повернулась к незваному гостю. Эх, мастер добрых советов, речь-то не заготовил.
– Мать переживает, – сказал сухо. – Себя не жалеешь, так её хоть пожалей. Пойдём отсюда.
И сам понял, не то говорит.
– Шли бы вы сами, дядя Коля, откуда пришли!
Виталик набычился и косился на дружков, но тех его разборки не больно интересовали.
– Разбодяжил? Давай скорей!
– Готово!
– Я не уйду! – Виталий повернулся к Николасу спиной и взял протянутый шприц.
Смотреть, как эти совсем ещё молодые люди отравляют себя, Николас не мог. Не задумываясь вырвал у Виталика из рук шприц, выхватил и из рук остальных, не ожидавших такой наглости, парней и бросил в проём окошка, вслед за почившим телефоном. И только обернувшись, понял, что натворил. На него безумными глазами смотрела свора безумных от голода и жажды шакалов.

В следующую секунду они бросились на него разом, с матюгами и нечленораздельными вскриками, мешая друг другу. Поэтому некоторое время магистру удавалось оставаться на ногах и отбивать атаки. Да и Виталик, хоть и орал и ругался, но в драку не лез. Но тут кто-то пнул Николаса в коленку, он не удержался и упал на пол, кто-то ударил его в рёбра. Сейчас растерзают, подумал, ну почему я не взял с собой Глена?

Внезапно нападавших разметало, словно крепкая лапа льва отбросила мелких хищников от загнанной добычи. Над Николасом возвышалась пышущая благородным гневом Валентина.
– Почему не позвали меня? Почему вообще мне не доверили разобраться?
Николай Александрович виновато улыбнулся, поднялся.
– Вот поэтому и не доверил, – сказал он, оглядев стонущих поверженных. – Где Виталик?
– Да вот он, г-голубчик.
В дверях, крепко держа Виталика за локоть, стоял смутно знакомый молодой человек, в полумраке особенно приметно было, что волосы на висках у него седые.
– А это, Николай Александрович, мой вам сюрприз! Узнаёте?
Валя отобрала у молодого человека задержанного, тот шагнул вперёд на свет и слегка поклонился:
– П-позвольте представиться, Эраст Петрович Фандорин.
Николай Александрович замер поражённый под спокойным взглядом синих глаз, как Городничий в финале гоголевского "Ревизора". Правда, как-то сразу, с ужасом и даже облегчением понял магистр. Предок, судьбой которого он грезил не один год, внезапно материализовался перед ним и основательно пожал полупротянутую руку внука, стряхивая с него оцепенение.
– Н-николай Александрович Фандорин, – проговорил Николас, с ужасом понимая, что запинается и это может быть превратно истолковано. – Внук вашего превосходительства!
Выпалил и подумал: Господи, что за чушь порю!
– Не п-превосходительства – высокоблагородия, – рассмеялся Эраст Петрович. – Зовите просто по имени, мы как-никак родственники и п-почти ровесники.
Тут только Николас заметил, что легендарный расследователь почти на голову уступает ему в росте и отнюдь не так юн, как сперва показалось, но, пожалуй, всё же моложе него самого.
– Не могу поверить! Как это возможно?
– Это пока тайна для меня. По счастью, мне встретилась ваша очаровательная помощница и обещала, что вы поможете мне в решении этой загадки.
– Со всей моей охотой! – Николас был готов нестись на край света и сворачивать горы, а более всего – задать Эрасту Петровичу тысячи вопросов.
– Господа Фандорины! – вмешалась Валя. – Эти скоро очухаются, надо уходить. И решить, куда пацана девать.

Виталия сдали на руки матери и ожидавшим уже санитарам наркологического. Валя по пути как могла вразумила парня. А напоследок обещала, если что, найти и без "добреньких дядюшек" объяснить, как нужно Родину любить! Эта фраза особенно повеселила Эраста Петровича, он заулыбался каким-то своим мыслям.

Покончив с "семейным делом" и погрузившись в тойоту, заговорили оба хором. И замолчали одновременно, уступая другому право спросить первым. И оба выдержали паузу и вновь заговорили одновременно. Как трудно, однако, когда встречаются два очень культурных джентльмена! Валя фыркнула и рассмеялась, выруливая на Садовое. Спросить хотелось так много, сделать надо было того больше.

– Так откуда вы к нам попали, Эраст Петрович? – спросил наконец Николас.
– Из зимы одна тысяча восемьсот восемьдесят девятого. Меня оглушили, когда я занимался расследованием, и куда-то отнесли. Очнулся в одном из подвалов на Сухаревке. Стало быть, в пространстве практически не переместился, только во времени.
– Восемьдесят девятый! Господи, это же когда в Москве орудовал Джек-Потрошитель?
– Да, – Фандорин посуровел. – Мне во что бы то ни стало надо вернуться и закончить расследование, иначе... Я не берусь предсказать последствия.
– Валентина, давай на Сухаревскую! Зачем ты свернула, куда ты нас везешь?
– Обедать! И пусть тот из вас, кто сегодня обедал, бросит в меня камень!
Фандорины переглянулись, крыть было нечем.

В новом японском ресторане на Петровке Глен сумел организовать им столик в тихом углу. По вечерам к дверям модного заведения постоянно выстраивалась небольшая, но нетерпеливая очередь граждан, алчущих свежих роллов в конце трудового дня, пробиться в обход которой было неслыханной удачей.
Выпили по рюмочке подогретого саке за знакомство. Валя, усевшаяся на диванчик рядом с надворным советником, предложила на брудершафт, и Эраст Петрович, к немалому удивлению Николаса, согласился. Звякнули глиняные рюмочки, Николас посмотрел в сторону. Трудно сказать, что терзало его больше, поведение предка или Валентина, еще недавно столь же томно взиравшая на него. Подумал и устыдился своих мыслей, только головой покачал, глядя на раззадоренного секретаря.
Эраст Петрович ловко подхватывал с деревянной плошки рис и ассорти из сасими.
– Не любите роллы? – удивилась Валя. – Хотите попробовать, я поделюсь! Очень люблю Филадельфию!
– В Японии я не встречал такого блюда, – сдержанно отвечал старший Фандорин, но один ролл с Валиной тарелки взял, обмакивать в соус не стал, сжевал так.
– Странный вкус. И странное название в честь американского штата, если я не ошибаюсь?
– Не ошибаетесь. – Николай Александрович уплетал лапшу вилкой, не рискуя пользоваться палочками при знатоке. – Недавно к нам пришла мода на японскую кухню, видимо, сильно адаптированную.
– Весьма! Валентина, я опасаюсь за ваше здоровье, этот соевый соус не выносит никакой критики, не стоит его употреблять. А тем более добавлять так много васаби, вы же не почувствуете вкуса пищи!
– Не беспокойтесь! – Валя послала Эрасту Петровичу самую зазывную улыбку. – Давайте лучше еще выпьем!
– Валя, хватит! Ты же за рулем! – возмутился на сей раз уже магистр.
Валя поджала губки, но спорить не стала.
– Я много о вас думал, представлял, как вы жили, даже сына в вашу честь назвал. – Николай Александрович смущённо улыбался. – А сейчас даже не знаю, с какого вопроса начать!
– Мне очень лестно ваше в-внимание. Я надеюсь, ваш Эраст унаследует от меня что-нибудь хорошее, но только не профессию!
– Мне кажется, он уже унаследовал, у него такие же синие глаза и черные волосы. Правда, Валя? Я покажу.
Николас достал из портмоне фотокарточку, сделанную весной на бульваре у памятника Героям Плевны. Что за чёрт! Памятник был на месте, майская зелень тоже, но Геля и Эраст с карточки исчезли. Снимок выпал на стол, руки затряслись.
– Что случилось?
Эраст Петрович взял карточку, Валя заглянула через плечо.
– Дети пропали! – воскликнула она с неподдельным ужасом.
– Значит, мне не мерещится. – Николас стал бледен, как полотно.
– Выпейте! – Эраст Петрович налил внуку полную рюмку саке. – Есть ещё фотографии?
– П-при себе нет.
Теперь надворный советник был собран и не заикался, а у магистра истории голос предательски дрожал и срывался.
– Позвоните им! Позвоните сейчас! – Валя протянула шефу мобильник. Пальцы не гнулись, набрать номер удалось далеко не сразу.
– Альбина Игнатьевна? Это Николай, позовите кого-нибудь из детей, пожалуйста!
– Свекрови звонит, – пояснила Валя, – дети с ней на даче сейчас.
– Как каких детей? Наших с Алтын детей: Эрастика и Гелю! Это Николай Александрович Фандорин, муж Алтын. Альбина Игнатьевна?
Николас положил телефон на стол, закрыл лицо руками.
– Нет детей, – констатировал Эраст Петрович.
– И не было никогда, – мёртвым голосом ответил Николай Александрович. – Свекровь не знает, кто я такой.
– Мужайтесь, друг мой. Я боялся предположить, что такое возможно, но если я не вернусь в своё время, ткань будущего разрушится. Оно уже рушится и тает. Валентина, нам надо скорей вернуться туда, где вы меня нашли! Если я прав, следующим исчезнет Николай Александрович!
От этой фразы передёрнуло всех.

До Трубной было, считай, рукой подать. Ехали через тягучий вечерний свет, такой пронзительно ажурный и таинственный в тенях крестов и сполохах куполов сорока сороков московских церквей, в тягостном молчании.
– Здесь! – Валя остановила машину, чуть не доехав до места прежней парковки.
– Помогите сдвинуть крышку люка! – позвал Эраст Петрович.
Николай Александрович потянул крышку изо всех сил – она не сдвинулась ни на сантиметр, словно его совсем покинули силы.
– Дайте я! – Валя хотела отстранить шефа, но не смогла коснуться его и вскрикнула.
– Прощайте! – прошелестел тихий голос. Последний луч солнца вспыхнул, дробясь в витрине кафе, ветер прошелестел разбросанными по тротуару флаерами, но сэра Николаса А. Фандорина, баронета, больше не было рядом с Валей. Она захлопала ресницами, будто пытаясь удержать ускользнувшую мысль.
– Валентина! – настойчиво позвал оставшийся Фандорин. – Прошу вас!
Вдвоём они отодвинули люк, внизу царила тьма.
– Вы можете дать мне свой телефон?
– Может, сперва познакомимся? – лукаво незнакомым голосом спросила Валя, и Эраст Петрович понял, что остался совсем один перед бездной неизвестности меняющейся истории, ещё более жуткой и тёмной, чем чернота канализационного люка у ног.
– Я прошу вас, барышня, одолжить мне ваш телефонный аппарат. Или зажигалку, или спички – без разницы!
– Да пожалуйста! – Валя протянула ему зажигалку и с ленивым интересом смотрела, как он спускается по скобам в колодец.

Свет от зажигалки почти не разгонял сумрака. Эраст Петрович опустился на колени в том углу подвала, где очнулся несколько часов назад. Ничего, никакой зацепки, никакого просвета.
Вдруг позади него разлился и погас белый свет. Странный звук, словно гудит и стихает, нагреваясь, электрический прибор, заметался, отражаясь от сырых стен. Посреди подвала появилась небольшая синяя будка с надписью The public police box, дверь её распахнулась, и к замершему Фандорину подошёл высокий, не ниже исчезнувшего Николаса ростом, элегантно одетый мужчина, его миловидное лицо было обрамлено байроническими кудрями.
– Я Доктор, к вашим услугам!
– Доктор чего? – устало поинтересовался Эраст Петрович.
– Доктор всего. А сейчас мне нужно исцелить ткань времени. Вы ведь попали сюда из прошлого случайно?
– Да. И теперь всё пропадает!
– Не волнуйтесь, мой дорогой, пропадает не всё, а только эта веточка на бесконечном дереве времени. Мы всё исправим, главное – понять, когда возникла эта аномалия. Что вы помните последним из своего времени?
– Я вышел из подъезда, и меня оглушили ударом по голове, – голос Фандорина стал совсем слаб.
– Не волнуйтесь! Всё будет хорошо!
Человек скрылся в будке, опять раздался скрипучий звук, замигал свет, а потом всё исчезло.


– Эрастик, так Могила под казакином обрез носит, — объяснила непонятливому Инеска. – Застрелют они тебя. Застрелют и в сточную трубу кинут. Не впервой им.
Не послушал дролечка, рукой махнул. Достал из кармана портмоне большое, черепаховое.
– Ништо, – говорит. – Откуплюсь.
И вышел со Слепнем, на верную погибель.
Когда шагал из квартиры на двор, кто-то шепнул будто: "Сзади!"
Эраст Петрович перехватил занесенную для удара руку, вывернул. Выстрелил из потайного револьвера быстро-быстро раз, другой, третий, четвертый. Раненые заголосили, заглушая тающий тихий скрежет "ворп-ворп-ворп".